Так что лучше молча любоваться ею, растравляя душу. У вещей довольно короткая память, оживленные заклятьем воспоминания так долго принадлежавшей гадалке колоды карт скоро сойдут на нет. Тарок вновь станет тремя десятками истрепанных кусочков кожи, покрытыми облезшей краской, бесполезными и никчемными. Он будет валяться здесь, неотрывно глядеть на нее и потихоньку сходить с ума от безнадежности – хотя смертные уверены, что с подобными ему такого случиться не может.

Впрочем, владельца Башни-на-побережье подобные мелочи не волновали. Его вообще ничего не волновало, кроме наваждения, уже начинавшего постепенно таять. Алое платье Ферузы казалось слегка выцветшим, и золотые соцветия на нем вроде бы поблекли… Неужели его способностей достало только на несколько кратких мгновений чуда, а потом все пойдет своим чередом? Мертвецы канут в прах, он останется в одиночестве посреди рассыпанных сокровищ Башни…

Будто подчеркивая безнадежную нелепость ситуации, под куполом поплыл чистый девичий голосок, сопровождаемый перезвоном невидимой виолы:

…И с кошкой под окном
все смотрим за огнем —
но думаем не о нем.
И свечка догорит,
и печь проговорит:
«Усни-ка в тепле, при мне…» —
и месяц кувырком
покатится клубком
по крышам – все ниже – в снег…
Порвется в пальцах нить —
легко соединить:
здесь путь привычен и прост…
А вот как карты не кидай,
на сердце не гадай —
дорога, дорога врозь…

Бесхитростная мелодия стала той соломинкой, что переломила спину верблюда: агатовые зрачки подозрительно заблестели, послышался отчетливый душераздирающий всхлип. Возившиеся на полу хорьки бросили игру, уселись кружком и уставились бусинками глаз на своего господина и повелителя, недоуменно пересвистываясь.

Под одним из кресел мелькнул изумрудный проблеск, и на свет задом наперед выбралось непонятное существо. Росточком оно едва ли достало бы человеку до пояса. Пришлец, судя по внешнему виду, годился Хозяину Башни в прадедушки, носил одежку пронзительно-зеленых цветов и залихватски сдвинутый набок алый колпачок. Еще карлик мог похвастаться клочковатой седой бороденкой, маленькими бегающими глазками и физиономией, смахивающей на хорошо провяленную сливу.

В разных мирах и разных временах сородичей забавного карлика именовали по разному. Люди, назвав подобных созданий «клурикане», полагали их исключительно вымышленными персонажами и в сказках выводили родословную Маленького Народца от двергов – ошибаясь и в том, и в другом. Во-первых, клурикане абсолютно реальны, хотя немногочисленны и скрытны. Мало кто из людей мог похвастаться, что видел живого карлика (впрочем, подобное хвастовство обычно списывали на чрезмерное употребление крепкого вина.) Во-вторых, клурикане не имеют к гномам ровным счетом никакого отношения, будучи порождены совершенно иной Силой, нежели та, что однажды – по ошибке или намеренно – обратила несколько гранитных валунов в семерых Праотцов двергов. В отличие от подгорных рудознатцев, клурикане терпеть не могут подземелья, предпочитая обитать на поверхности земли. Некоторые даже устраиваются в человеческих жилищах или рядом с ними, утверждая, якобы лучше места не найти – люди такие рассеянные и бестолковые, что либо не замечают живущих по соседству карликов, либо принимают их за духов-хранителей дома.

Клурикане не бессмертны, но срок их жизни многократно превышает отмеренное людям. Правильный клурикане предпочитает оружию – колдовство, вину – пряный и хмельной вересковый мед (который, по преданию, только они умеют варить именно так, как нужно), людям – животных и зеленый цвет – всем остальным. Легенды гласят, что, изловив клурикане (а сие невероятно сложно даже в легендах), нужно первым делом пытать его про клады, по части которых карлики считаются несравненными знатоками. Легенды врут – Маленький Народец своих кладов не прячет и чужими не интересуется, но, если каким-то образом привадить карлика и суметь подружиться с ним, то у вас появится неоценимый помощник в любых делах, неутомимый и вездесущий, хотя и весьма ворчливый. А вот в чем сказки совершенно правы, так это в описании знаменитого клуриканского ехидства. В глухих деревнях за Граскаалем еще в ходу поговорка: «Вредный, как клурикане». Наделенный хоть и небольшим, но несомненным колдовским даром, Маленький Народец неистощим по части мелкопакостных шуток, гнусных розыгрышей и прочих зловредных проделок, с помощью коих жизнь человека день за днем можно сделать совершенно невыносимой. Карлики никогда не спускают нанесенной им, намеренно или невольно, обиды, в особенности же не любят пьяниц, нерях и сборщиков податей.

Клурикане, давным-давно обосновавшийся в Башне-у-Моря, носил длиннющее и напрочь непроизносимое человеческим языком имечко, постепенно сократившееся до незамысловатого прозвища «Квикка». Считалось, якобы он исполняет должность уборщика и прислуги за все, но сам Квикка полагал себя законным домоправителем – по его мнению, истинный владелец Башни совершенно не обладал способностью приглядывать за собственным имуществом.

Хотя у старого клурикане имелась целая свора помощников, порой ему самому доводилось вспоминать прежнее ремесло. Как правило, это случалось в те дни, когда на Хозяина Башни накатывал очередной приступ чернейшей меланхолии. Вот и сейчас, повозившись, человечек извлек из-под кресла кожаное ведро едва ли не с него самого ростом, метелку из конского волоса да серебряный совок, украшенный по краям россыпью мелких изумрудов и заозирался, довольно громко бурча себе под нос:

– …Та-ак, подушки пуховые, перина, покрывало расписное шелковое, все в мелкие лохмотья… Кресла с кожаной обивкой, марангового дерева, кхарийской работы, восстановлению не подлежат… Убытка сколько, а все из-за чего? Горе у него, поди ж ты… Погибла любовь единственная, неповторимая, за последнее столетие семьдесят восьмая… ай-яй-яй, подумать, какое горе, то ль в окно сигануть, то ль в винище утопиться… Ну любовь и любовь, а вещи-то зачем ломать? Ага, и гобелен спалил, семьсот лет гобелену…

– А ну немедленно заткнись, – старательно выговаривая каждое слово, на что способны лишь очень пьяные люди, потребовал молодой человек.

– И не подумаю, – Квикка нарочно водрузил свое ведро по соседству с призраком девушки, от которой теперь остались только очертания фигуры в алом да кисти рук, перемешивающих старую колоду. – Я не за хозяйство радею, мне вас жалко! До чего себя довели, смотреть противно, гляньте в зеркало-то, на что похожи… а, и зеркало вдребезги… Или, скажете, я не прав? – низкорослый слуга патетически помахал в воздухе метлой. – Ну умерла, ну убили, так куда ж теперь?.. Есть такое обыкновение у людей – умирать, потому и зовутся – смертные, не вам, Творцам, чета! Обычная смертная девчонка, к которой вас угораздило привязаться на пару дней…

– Она моя жена, – упрямо возразил Хозяин Башни. – Законная супруга. Пред богами и людьми.

– Пфе! Сколько их еще на моей памяти было! – фыркнул клурикане, деловито отправляя в ведро вместе с пригоршней мусора искрящийся сапфир. – Хоть себя-то не обманывайте. А уж коли она вам вправду была дорогa, то нечего сидеть, хныча в тряпочку о своей горькой судьбе. Сыщите этих шакалов из худого рода, что повинны в ее смерти, да проучите так, чтобы впредь было неповадно. Вот как тогда, с офирским банкиром, который из ревности отравил прекрасную… как ее звали, вашу тогдашнюю?.. ну, вы ж помните, всего лет триста прошло?.. И не рассказывайте мне сказки, якобы вам запретили наведываться в Мир! – свирепый взмах метелки пресек любые возражения. – Когда вас останавливали чьи-то запреты, а? Но раз вы торчите в Башне, стало быть, вам это по душе – страдать да убиваться. Или все, силенки исчерпались? Может, вы еще и стариться начнете, кряхтеть и жаловаться на костную сухотку?